Мудрость. Диссидент Матусевич живет на пенсию в 1600 грн, а разговор с ним изменит ваши взгляды на жизнь

Николай Матусевич

«Опилки». «Что?» «У меня под сараем их много. На ботинки налипают. На всех, кто был причастен к той (советской) системе, налипали опилки. Винить в этом всех не стоит. Они, я же говорю, невольно налипает. Говорили о карцере и вспомнил… Сидел как-то в нем 45 дней. Голод мучает. Когда смотрю, кормушка открывается и прапорщик протягивает мне свой бутерброд». Из десяти основателей Украинской хельсинской группы (УГГ) до сегодня дожили только трое. 90-летний Левко Лукьяненко, 68-летний Мирослав Маринович и 71-летний Николай Матусевич. Последний – личность непубличная. Он не занимал и не занимает государственных должностей, не часто дает интервью и редко принимает участие в различных торжествах. К нему в гости мы и напросились.

Николай Матусевич
Николай Матусевич

Украинское правозащитное движение возникло в 60-х, и его участники возглавили борьбу за Независимость в конце 80-х. Знаковым явлением этого движения стала Украинская Хельсинская Группа (впоследствии Союз). Если отстраненно сопоставить биографии советских палачей и диссидентов, можно сделать неутешительный вывод, что победителями себя чувствуют именно палачи. Наиболее показательный пример – кум Путина и бизнес-партнер нескольких украинских олигархов Виктор Медведчук. А судья Григорий Зубец, который в свое время фактически приговорил к заключению, чем отправил на смерть, больного диссидента Валерия Марченко, сделал успешную карьеру в независимой Украине. Был экс-председателем Апелляционного суда и уже на пенсии получил от президента Петра Порошенко орден Ярослава Мудрого пятой степени. Указ президента о награждении Зубца датировано 6 октября, а Марченко умер 7-го.

С такими мыслями и намерением расспросить о победителях и побежденных еду к Матусевичу. И он, как учитель дзэна, своими ответами сбивает меня с толку. Николай живет краю леса, на окраине Василькова, в сельском доме. Живет одиноко. Его покой охраняет огромный пес по имени Волк – смесь кавказца с местной породой. Качая хвостом, Вовчик-братик переводит бандитский взгляд с хозяина на гостей, то есть на нас, словно спрашивая: свои?

– Свои, свои, – отвечает хозяин. – Днем он меня все время сопровождает. Но я не могу на свою пенсию его полностью прокормить. Поэтому на ночь он бежит к другим людям. Мотается на две работы, – объясняет Николай, пока мы идем в дом.

На пороге нас меряет взглядом серый кот.

– Знакомьтесь, Маркиз, – закрывает дверь хозяин.

Кот щурится и смотрит на накрытый стол: рюмки расставлены, закуска готова. Достаем коньяк…

Первый же наш вопрос прозвучал фальшиво:

– Как вы относитесь к тому, что переименование площади Интернационалистов в площадь Марченко совпало с награждением судьи Зубца, который фактически отправил литератора на смерть? Что вы вообще думаете про этого судью?

– Ничего. Кто он такой, чтобы я о нем думал? Лучше наливай, – сказал Николай, и логика дальнейших вопросов потеряла смысл.

Мы просто говорили, пили коньяк, закусывали пирожками, салатом и отваренной в луке щоковиною. Это, кстати, вкусная, питательная и, главное, относительная дешевая пища, составляющая основу рациона кавалера ордена «За мужество». А еще – орехи и овощи, фрукты с огорода.

– Вот вы мне напомнили… – усмехнулся хозяин: – Сижу как-то в карцере. Курить хочется – жуть. В это время к нам с воспитательной работой приехала «зондеркоманда»: передовик производства, писатель и еще кто-то по идеологической работе. Предлагают мне идти на беседу, послушать, как развивается социализм. Думаю, надо идти, чтобы где-то по дороге найти сигарету. Прихожу.

Писатель от меня глаза прячет – мы с ним выпивали в Киеве на Певческом поле. Передовик-то вещает. А еще сидит дядька солидный и присматривается ко мне… Вдруг спрашивает: «Николай Иванович, вы меня узнаете?». Вроде лицо знакомое», – говорю. Это у меня стандартный ответ. А тот мне: «Я же был прокурором на вашем процессе». Тю, думаю, неужели я должен запоминать всех этих…

– Покурить удалось?

– А как же, зеки такие хитрые.

– То есть, палачами своих судей-прокуроров не считаете?

– Я же говорю: даже не вспоминаю. Пусть себе доживают. Вот нет у меня какой злопам’ятності.

Разливаем еще по рюмке.

– Хорошо пошла, – кашляет Николай.

Накладывает себе салат. Вилкой не пользуется, только ложкой – тюремная привычка. Когда закусили, ведет дальше:

– Опилки.

– Что?

– У меня под сараем их много. На ботинки налипают. Как ты заходил, я хотел сказать, чтобы отряхнул, и промолчал. Я уже замучился их выметать. Так вот, на всех, кто был причастен к той системе, налипали опилки. Винить в этом всех не стоит. Они, я же говорю, невольно налипает. Был случай. Говорил о карцер и вспомнил… Сидел как-то в нем 45 дней. Голод мучает. Когда смотрю, кормушка открывается и прапорщик протягивает мне свой бутерброд.

– Незнакомый человек?

– Ну как незнакомый. На тот момент мы знали друг друга несколько лет. С перерывами. Зона-тюрьма-зона. И вот через некоторое время я возвращаюсь в ту самую зону, где служит он. Служака, надо сказать, противный. Но оказалось, что он не мог есть, когда рядом находится голодный человек. Бери пирожки, кушай. Я в свое время мечтал хлеба наесться. Мне хлеба хотелось больше, чем свободы.

– На зоне?

– Не так на зоне, как в тюрьме. После двух лет того рациона очень истощенный был. Помню, к нам тогда посадили Щаранського. Слышал? Он потом министром в Израиле стал (Анатолий Щаранский – диссидент-правозащитник, член Московской Хельсинкской группы, писатель, участник еврейского движения; после эмиграции в Израиль стал лидером партии Исраэль ба-Алия, в разные времена занимал должности министра промышленности, министра внутренних дел, министра по делам Иерусалима – прим. ред.).

– Слышал.

– Так вот он, увидев мое состояние, вытряхнул из своей пайки мне две-три ложки каши. До меня, кстати, журналисты приезжали, о нем расспрашивали. В Израиле был какой-то скандал, какая-то кампания против него. И они собирали о Щаранського то положительные отзывы, то компромат. Интересовались – как вел себя в тюрьме? Ну я им про эти две ложки каши и рассказываю, хотел даже сам написать. И те журналисты исчезли. Ты пойми: Щаранский такой подвижный, как джмелик, ему тоже кушать надо… Я очень ему благодарен. То может вы напишете?

– Хорошо. Но давайте о тюремщиков поговорим.

– Я не хотел бы давать общие моральные оценки. Я же рассказывал про прапорщика… Давай еще по одной. Не боишься?

– Можно. И все же, прапорщик – это, так сказать, обслуживающий персонал, а вот прокуроры, судьи, следователи, это же другое дело…

– Почему это другая? Система использовала их, как известные резиновые изделия. А люди были разные. Например, мой следователь. Есть с чем сравнивать. Ты бери салат, бери… Вот у Мариновича следователь был – такая тварь, такой бериевский выучку. Человек внутренне отравлена. Знаю, потому что он и меня некоторое время допрашивал. Но мне повезло, потому что назначили… Как же фамилия… Запиши: Березовчук. Пальцы мне не выламывал. За год я только на несколько вопросов ответил: фамилия, имя, отчество, место и год рождения… Но так, не по делу, общались. С домашними такими интонациями. В этом, конечно, была психологическая игра, но и какая-то искренность тоже была.

За окном темнеет. Маркиз пытается незаметно украсть кусок сала. Николай делает вид, что не замечает.

– Вы могли бы при других обстоятельствах стать друзьями со своим следователем? – спрашиваю я и одновременно отгоняю Маркиза.

– Думаю, что да. А ты погладь его, погладь, – хозяин кивает на кота. – Я никогда не глажу, нет такой привычки. Живет ребенок без ласки.

В голове крутится вопрос о победителях и побежденных. Но спрашиваю не прямо, интересуюсь, как живут диссиденты.

– Хотели как-то мне и еще одному диссиденту в связи со сложным материальным положением оформить президентскую стипендию. Но дело почему-то заглохло.

– А какая у вас пенсия?

– Тысяча шестьсот.

– А надбавка за орден?

– Это с надбавкой – двадцать три процента. Сестра помогает, но все равно мало. Фарш Маркизу купить – уже проблема. А еще страх как люблю кофе выпить с маківником. Вот бывает, получу пенсию, зайду в кофейню, посмотрю, что тот маковка пятнадцать гривен стоит, постою, подумаю: купить – не купить. И иду прочь – дорого.

Николай улыбнулся:

– Следователь говорил: «Николай Иванович, вы думаете, если Украина станет независимой, то вас назначат министром? Такого не будет. По таких, как вы, наверх выберутся совсем другие, не идеалисты. Гениальный человек. Не знаю, жив ли… Если бы встретились, я бы пожал ему руку.

– У власти всегда «не идеалисты».

– К сожалению.

– И что делать?

– Франко говорил: «Лупайте сю скалу».

На этой немного грустной ноте допиваем бутылку и прощаемся.

Когда машина выбирается из васильковского пролиска на трассу, складывается впечатление, что мы возвращаемся в повседневность, пересекая границу параллельной реальности. В той реальности царят другие законы, другие ценности. Ее обладатель приглаживает рукой длинные усы и улыбается о чем-то своем. Кот Маркиз сидит на подоконнике, глядя в синее окно сквозь ледяные узоры, а где-то далеко в лесу воет на мутный месяц Вовчик-братик.

Я так и не спросил господина Николая, кем он себя считает – побежденным или победителем? Некорректный вопрос. Ибо предполагает с моей стороны некоторое сомнение, определенную оценку. А у нас нет морального права подвергать оценкам путь, побежденный им, и такими людьми, как он. Потому что точка отсчета – не мы, точка отсчета – они. Возможно, их окончательная победа впереди, и зависит она от нас.


Автор: Тарас Степаненко

Тарас Степаненко - публицист, исследователь и разносторонне развитый киевлянин 1993-его года рождения. В свое время, поддавшись моде на исследование НЛО и теорий заговоров Мирового Правительства, пришел к более приземленному пониманию этих терминов. Своими статьями Тарас борется с коррупцией, как опознанной, так и не вполне.

Интересные новости

Порошенко-президент так и не смог справиться с Компартией. Или не захотел

Вадим Сергиенко

Сергей Недяк и Виктор Берестенко: одиозные мошенники из компании «С.М.Т.-ЛТД» провернули грандиозную аферу

Смертная казнь: когда же Минск уступит?

Оставить комментарий